Запись сделана по трансляции радио “Свoбода” 5 марта 1993 г. (возможно, текст представляет собой вторичный перевод с итальянского, поскольку прочтению письма в эфире предшествовали ссылки на публикацию в одном из итальянских журналов)
10 декабря 1938
Весьма секретно, лично, прошу никого другого без разрешения Иосифа Виссарионовича Сталина не читать.
Иосифу Виссарионовичу Сталину 7 страниц + 7 страниц докладная записка.
Иосиф Виссарионович, пишу это письмо, как возможно последнее предсмертное своё письмо. Поэтому прошу разрешить писать мне его не смотря на то, что я арестант, без всякой официальности, тем более, что его пишу только тебе, и самый факт его существования или несуществования целиком лежит в твоих руках. Чтобы не было никаких недоразумений, я с самого начала говорю тебе: первое — что для мира, общества, я ничего не собираюсь брать назад из того, что я понаписал; второе — я ничего в этом смысле и в связи с этим не намерен у тебя просить, ни о чём не хочу умолять, что бы сводило дело с тех рельс, по которым оно катится. Но для твоей личной информации я пишу: я не могу уйти из жизни, не написав этих последних строк, ибо меня обуревают мучения, о которых ты должен знать.
- Стоя на краю пропасти, из которой нет возврата, я даю тебе предсмертное честное слово, что я не виноват в тех преступлениях, которые я подтвердил на следствии.
- Перебирая всё в уме, насколько я способен, я могу в дополнение к тому, что я говорил на пленуме, лишь отметить, что в 1932 г. я двурушничал, и по отношению к ученикам, искренне думая, что я приведу их целиком к партии, а иначе оттолкну. Вот и всё. Тем я очищаю свою совесть до мелочей. Всё остальное — или не было, или если было, то я об этом никакого представления не имел.
Ради Бога[1], не пойми так, что я здесь скрыто упрекаю, даже размышляя с самим собой. Я настолько вырос из детских пелёнок, что понимаю, что большие планы, большие идеи и большие интересы перекрывают всё, и было бы мелочным ставить вопрос о своей собственной персоне наряду со всемирно-историческими задачами, лежащими, прежде всего, на твоих плечах. Но тут у меня главная мука, главный мучительный парадокс.
(Текст, который должен был быть на месте этих скобок, не был воспроизведён радио “Свoбода”)
- Если бы я был абсолютно уверен, что ты именно так думаешь, то у меня на душе было намного спокойней. Ну что ж: нужно, так нужно. Но поверь, у меня сердце обливается горячей струёй крови, когда думаю, что ты можешь верить в мои преступления и в глубине души сам думаешь, что я во всех ужасах действительно виновен. Тогда, что же выходит? — что я сам помогаю лишаться ряда людей, начиная с себя самого, то есть делаю заведомое зло? — Тогда это ничем не оправдано. И всё путается у меня в голове и хочется кричать и биться головой о стену: ведь я же становлюсь причиной гибели других. Что же делать? Что делать? Боже, какой я был мальчик и дурак, а теперь плачу за это своей честью и всей жизнью. За это прости меня, Коба. Я пишу и плачу. Мне ничего не нужно. Да и ты сам знаешь, что я скорее ухудшаю своё положение, что позволяю себе всё это писать. Но не могу, не могу просто молчать, не сказав тебе последнего «Прости!». Вот поэтому-то я и не злоблюсь ни на кого, начиная с руководства и кончая следователями. И у тебя прошу прощения, хотя уже наказан так, что всё померкло и темнота пала на глаза мои. Иосиф Виссарионович, ты потерял во мне одного из способнейших своих генералов, тебе действительно преданных. Но это уже прошлое. Мне вспоминается, как Маркс писал о Барклае де Толли, что Александр I потерял в нём зря такого помощника. Горько думать обо всём этом. Но я готовлюсь душевно к уходу от земной юдоли. И нет во мне по отношению к вам и всей партии и ко всему делу ничего, кроме великой и безграничной любви. Я делаю всё человечески возможное и невозможное. Обо всём я тебе написал. Поставим все точки над «i». Сделал это заранее, так как совсем не знаю, в каком я буду состоянии завтра и послезавтра etc[2]. Может быть, что у меня, как у неврастеника будет такая универсальная апатия, что и пальцем не смогу пошевельнуть. А сейчас, хоть с головной болью и со слезами на глазах всё же пишу. Моя внутренняя совесть чиста теперь перед тобой, Коба. Прошу у тебя последнего прощения: душевного, а не другого. Мысленно поэтому тебя обнимаю. Прощай навеки и не поминай лихом своего несчастного…
Николай Бухарин
* *
*
Как видите, весьма трагичное письмо, подводящее итог жизни. По своему содержанию оно качественно отличается от письма-завещания Н.И.Бухарина, которое было опубликовано в годы «перестройки» в журнале «Огонёк» вместе с рассказом о том, как Н.И.Бухарин его написал перед арестом; как его вторая жена Анна Михайловна Лурье-Ларина-Бухарина[3] вызубрила это письмо наизусть; как она ежедневно неоднократно повторяла его в своей памяти после ареста в следственной тюрьме и в лагерях для того, чтобы скрыть его от НКВД и, если выживет, то опубликовать это обращение Н.И.Бухарина к советскому народу, когда в СССР сменится режим.
Но если по существу, то при рассмотрении в личностном масштабе в нём выразились неудовлетворённые притязания Н.И.Бухарина на нечто «политически великое»; признание в лицемерии — двурушничестве — как по отношению к “товарищам” по руководству партией и государством, так и по отношению к рядовым членам партии — ученикам; признание в том, что он не понимает, что и почему, произошло.
То есть это истеричная шизофрения. Возможно она следствие того, что письмо только производит впечатление покаянного, но не является таковым, поскольку Н.И.Бухарин не пришёл к мысли о том, что он расплачивается своей жизнью за своё же лицемерие. И вместо того, чтобы покаяться в лицемерии, фантазирует на тему: В какой интриге глобальной значимости он «обдёрнулся» и — подобно Германну из пушкинской “Пиковой дамы” — вытянул для себя не «ту карту», вследствие чего и оказался в роли образцово-показательной жертвы. Однако, уверовав в интригу и в её глобальную значимость, Н.И.Бухарин — игрок, лицедей и позёр — старается сыграть роль «жертвующего собой за большую идею» до конца и как можно более пафосно.
И обращается он к Сталину как такому же, как и сам Бухарин игроку-интригану, но более удачливому, который не «обдёрнулся» и вытянул карту, позволившую сыграть главную роль в той же интриге.
Но Сталин не интриган, как и все настоящие большевики. Однако признать это для Н.И.Бухарина означало бы признать, что его жизнь в главном была выражением грубой нравственно-этической ошибки, которая ничем не оправдана…
20 — 24 августа 2003 г.
[1] С заглавной буквы либо с прописной написал это слово в оригинале Н.И.Бухарин — мы не знаем.
[2] Латиноязычное сокращение, эквивалентное русскому «и т.д.».
[3] Её отца в действительности звали Михаил Залманович Лурье. Ю.Ларин — его партийная кличка. М.Лурье-Ю.Ларин — был марксист-интернацист, что ярко выразилось в написанной им извращающей суть вопроса книге “Евреи и антисемитизм в СССР”, изданной в 1929 г. в Москве и Ленинграде. После Великой Октябрьской социалистической революции работал в комитетах и комиссиях Высшего Совета Народного Хозяйства по руководству финансами, по национализации торговли, по созданию совхозов и других. Умер в 1932 г. в результате воспаления лёгких.