«Тот, кто смотрит в зеркало вод, видит прежде всего собственное отражение.
Идущий к самому себе рискует с самим собой встретиться. Зеркало не льстит, оно верно отображает то лицо,
которое мы никогда не показываем миру, скрывая его за Персоной, за актерской личиной.
Зеркало указывает на наше подлинное лицо.
Такова проверка мужества на пути вглубь, проба, которой
достаточно для большинства, чтобы отшатнуться, так как встреча с самим собой принадлежит
к самым неприятным. Обычно все негативное проецируется на других, на внешний мир.
Если человек в состоянии увидеть собственную Тень и вынести это знание о ней, задача, хотя и в
незначительной части, решена: уловлено по крайней мере личностное бессознательное».
Карл Густав Юнг «Архетип и символ»[1]
«Мне чудилось (не то во сне, не то наяву), что невидимая, но властная рука обвила меня и неудержимо увлекает в зияющую пустоту. Я сознаю себя беспомощным и даже не пытаюсь сопротивляться загадочной силе, словно нечто роковое ждет меня впереди. И чем глубже я погружаюсь в необъятную даль, тем унылее становятся перспективы, тем быстрее свет сменяется сумерками, тем решительнее потухает вселенская жизнь под игом всеобщего омертвения.
Серое небо, серая даль, наполненная скитающимися серыми призраками. В сереющем окрест болоте кишат и клубятся серые гады; в сером воздухе беззвучно реют серые птицы; даже дорога словно серым пеплом усыпана. Сердце мучительно надрывается под гнетом загадочной, неизмеримой тоски…».
Таково было начало незаконченного произведения «Забытые слова»[2] выдающегося писателя и наблюдательного социолога Михаила Евграфовича Салтыкова-Щедрина, автора «Пошехонской старины», «Господ Головлевых» и других не менее примечательных произведений, который и в последние дни своей жизни не прекращал свой писательский труд. Но события жизни в дальнейшем показали, что смерть не помеха завершению созидательного замысла[3], даже если он оборван ею. Надо сказать, что Салтыков-Щедрин был писателем-баснописцем, черта которого обозначилась в его знаменитых сказках. И потому он бы не удивился, если бы узнал, что замысел «Забытых слов» найдёт своё завершение в пьесе «Тень» другого сказочника — Евгения Шварца.
Пьеса Е.Л. Шварца писалась с 1937 года по 1940 год и представляет собой сценическое переосмысление одноименной сказки известного датского писателя Ганса Христиана Андерсена (1847). Сказка повествует о безвольном учёном, легкомысленно предоставившем свою тень в южной стране самой себе из-за того, что ему почудился мираж в соседнем доме в виде образа девушки. Исход печален: учёного казнят, а его тень становится королём. Но история Андерсена с потерей тени далеко не единственна.
«Мотив тени связан с одним из архетипов, которые выделил К. Г. Юнг, – это темная стороны личности, свойственная каждому. Учёный считал этот архетип животным наследием – собранием аморальных, неистовых желаний, мыслей и поступков, которые абсолютно неприемлемы для социума или идут вразрез с идеалами самого человека. Каждый индивид обладает собственной Тенью. Она несет в себе прошлое, сохраняет примитивные желания и агрессивные влечения. Однако теневая сторона личности, как правило, вытесняется, подавляется, вместе с тем она подталкивает нас к действиям, которые в обычном состоянии никогда себе не позволим. Иногда Тень может мирно сосуществовать с Персоной (определенный образ, который мы создаем в процессе становления личности, когда учимся понимать, что плохо, а что хорошо), однако Юнг писал, что если человеком владеет тень, то он стоит у себя на пути. Она постоянно напоминает нам о собственном бессилии и беспомощности перед кем-то или чем-то. Но тень – это не только обратное отражение Персоны, но и источник творчества. Уходя корнями в коллективное бессознательное, Тень может дать человеку доступ к информации или образам, которые не может получить Персона. Все это объясняет притягательность образа тени, присутствующего в творчестве многих писателей. В частности, именно мотив тени объединяет произведения А. Шамиссо и Г.Х. Андерсена.
В 1813 году Альберт фон Шамиссо создал по мотивам датского фольклора романтическую сказку «Необыкновенная история Петера Шлемиля» (в другой переводческой интерпретации – «Удивительная история Петера Шлемиля»). Начинается произведение в форме записки, точнее письма А. Шамиссо своему другу. Здесь мы узнаем о человеке по имени Петер Шлемиль. Имя главного героя является «говорящим»: слово «шлемиль» или вернее «шлемиель», в переводе с еврейского языка буквально означающее «любящий бога» или «любимый богом». В обиходной речи евреев это имя служит для обозначения неловких или неудачливых людей, которым в жизни не везет. Такой Шлемиль «ломает палец, сунув его в жилетный карман», «падает навзничь и ухитряется сломать себе переносицу». К началу 19 века это имя приобрело жаргонную окраску и проникло в немецкий язык со значением «горемыка», «растяпа», «бедолага», что и является ключом к интерпретации всего образа.
Некий бедняк Петер Шлемиль приезжает к богачу с рекомендательным письмом и попадает на настоящее «пиршество», где встречает «его», человека в сером рединготе, который вытворяет всякие диковинные вещи. Впоследствии выясняется, что это не кто иной, как сам дьявол. Он предлагает герою кошелек Фортуната, в котором никогда не заканчиваются деньги. Петер Шлемиль с радостью соглашается, но вскоре сожалеет об этом. Он хочет вернуть тень, но демон просит душу в обмен на нее. Много горестей претерпевает Шлемиль из-за отсутствия такой «ненужной вещи». Что заставило главного героя так поступить, понятно: он был беден и стремился наладить материальное положение, добиться уважения людей с помощью денег. Но почему же то, что многие не замечают и чему не придают никакого значения, становится таким важным в момент исчезновения этого? Отсутствие тени символизирует потерю себя, собственного достоинства и лучших человеческих качеств, ведь она, несмотря на свою «темную сторону», дополняет человека, делает его целым, помогает быть самим собой и в данном случае еще и может принести счастье, а именно, остаться герою со своей возлюбленной Минной.
Если раньше Шлемиль мог быть при свете дня, то после потери тени он стал появляться на людях только ночью. Трудности в общении с людьми делают жизнь героя еще более невыносимой[4]. И в финале дана иронически поучительная фраза: «…если хочешь жить среди людей, запомни, что прежде всего тень, а затем – деньги». Итак, в данном произведении тень символизирует не только скрытую сторону души героя, которую он продает, но и общественное мнение, внешний образ, соответствующий принятым среди людей стандартам. Так мотив тени служит своеобразным средством характеристики не только героя, но и общества, и реализуется в рамках свойственного романтизму двоемирия» (М.П. Блинова, О.И. Маруневич «Значение мотива тени в повести А. Шамиссо «Удивительная история Петера Шлемиля» и сказке Г. Х. Андерсена «Тень»»)[5].
Сам Андерсен не оставил без внимания историю о пропаже тени и об этом высказался так: «Чужой сюжет как бы вошел в мою плоть и кровь, я пересоздал его и тогда только выпустил в свет» («Сказка моей жизни», глава VIII). Но неожиданно сказка Андерсена получает второе драматургическое рождение из-под пера Евгения Шварца. Он сделал решающим действующим лицом общество, внёс социологический контекст, который органично лёг на психологизм исходного сюжета, и наконец домыслил финал, превратив историю о тени в призыв к каждому и о каждом.
«В тревожном 1940 году состоялась постановка пьесы «Тень», где Шварц воспользовался сюжетной завязкой одной сказки Андерсена о том, как человек и его тень поменялись местами.
Некие чиновники от искусства попытались её запретить из-за слишком смелой сатиры.
Режиссёру Акимову пришлось даже оправдываться, что Доктор из «Тени» не имеет никакого отношения к советским врачам, а Цезарь Борджиа — к Союзу писателей. Режиссёр объяснял, что пьеса создана для борьбы «с пережитками капитализма», что она показывает «конфликт творческого начала с паразитическим». И действительно, читая «Тень» не предвзято, чувствуешь, насколько именно эта сказка Шварца актуальна для времени, в котором мы живем.
Бесстыдная продажная пресса, кичащаяся своим откровенным бесстыдством («Я подслушивал. Вам нравится моя откровенность?»), равнодушные сытые «служители муз», тесно связанные с преступным миром и торгашами, стоящими у власти. И вся эта «кунсткамера» высокомерно называет себя «элитой», «настоящими людьми»…
И вот в эту сытую разложившуюся «элиту» проникает наглый новичок, а на самом деле просто Тень, сбежавшая от Учёного. «Элита» пытается использовать его в своих целях, но «выскочка» сам использует их, чтобы стать единоправным диктатором, взяв в жены безвольную разочарованную во всём принцессу (этакая легитимность власти). Что это напоминает, если учесть год создания пьесы? Конечно же, приход к власти Гитлера, поддержанный капиталистами и бюргерами, которые в результате сами попали под его безраздельную власть.
«Тень», наверное, одна из самых мрачных сказок Шварца, в которой показано, как цинизм, сытость и равнодушие разлагают души даже не окончательно испорченных людей. И Доктор, и Юлия Джули иногда вполне искренне хотят помочь Учёному. В отличие от жертв следующей пьесы «Дракон», они прекрасно все понимают, но… боятся. Боятся потерять даже минимум — свои привилегии, боятся, что Учёный проиграет. Но казня оригинал, Тень сама лишается головы, потому что, уничтожая всё лучшее в народе, деспотичная власть в результате уничтожает саму себя» (Информационно-аналитический Центр (ИАЦ) «Динамичность символов в пьесе Шварца «Дракон»»)[6].
Однако эта трактовка не затрагивает взаимосвязь психологии и социологии в пьесе, поэтому этой смысловой связке пьесы будет посвящен настоящий труд.
***
Действие по-прежнему проистекает в южной стране, как и в оригинале Андерсена. Молодой учёный Христиан-Теодор приезжает в маленькую южную страну, чтобы изучать её историю. Он поселился в комнате одной из гостиниц, в номере, который до этого занимал автор сказки «Тени» и его друг Ганс Христиан Андерсен, о чём ему будет известно позднее.
Пьеса начинается с того, что учёный восхищается своим воображением: «Когда теряешь очки, это, конечно, неприятно. Но вместе с тем и прекрасно – в сумерках вся моя комната представляется не такою, как обычно». И он будто ставит себя на место того учёного из сказки Андерсена и воображает себе её персонажей – тень и принцессу, дополняя их компанию тайным советником…
Однако ему ещё неизвестно, что, играя в эту печальную сказку и будучи уверенным, что кончится всё благополучно, он поставит себя в угрожающее своей жизни положение. Ведь он прибыл в королевство, над которым царит магия и где воображение имеет привычку материализоваться самым неожиданным способом. Какого рода эта магия, увидим позднее. После сцены воображения он вдруг видит образы сказки Андерсена материализованными на несколько минут, пока к учёному не заходит молодая дочь хозяина гостиницы Аннунциата, объясняющая учёному существующее положение вещей в стране, о котором учёный внимательно выслушивает («Я ведь учёный, а учёные учатся всю жизнь»):
«Аннунциата: Вы не знаете, что живете в совсем особенной стране. Все, что рассказывают в сказках, все, что кажется у других народов выдумкой, у нас бывает на самом деле каждый день. Вот, например, Спящая красавица жила в пяти часах ходьбы от табачной лавочки – той, что направо от фонтана. Только теперь Спящая красавица умерла. Людоед до сих пор жив и работает в городском ломбарде оценщиком. Мальчик с пальчик женился на очень высокой женщине, по прозвищу Гренадер, и дети их – люди обыкновенного роста, как вы да я. И знаете, что удивительно? Эта женщина, по прозвищу Гренадер, совершенно под башмаком у Мальчика с пальчик. Она даже на рынок берет его с собой. Мальчик с пальчик сидит в кармане ее передника и торгуется, как дьявол. Но, впрочем, они живут очень дружно. Жена так внимательна к мужу. Каждый раз, когда они по праздникам танцуют менуэт, она надевает двойные очки, чтобы не наступить на своего супруга нечаянно.
Учёный: Но ведь это очень интересно, почему же об этом не пишут в книгах о вашей стране?
Аннунциата (оглядываясь на дверь): Не всем нравятся сказки.
Учёный: Неужели?
Аннунциата: Да, вот можете себе представить! (оглядывается на дверь) Мы ужасно боимся, что если это узнают все, то к нам перестанут ездить. Это будет так невыгодно! Не выдавайте нас, пожалуйста.
Учёный: Нет, я никому не скажу.
Аннунциата: Спасибо вам за это. Мой бедный отец очень любит деньги, а я буду в отчаянии, если он заработает меньше, чем ожидает. Когда он расстроен, он страшно ругается.
Учёный: Но все-таки мне кажется, что число приезжих только вырастет, когда узнают, что в вашей стране сказки – правда.
Аннунциата: Нет. Если бы к нам ездили дети, то так бы оно и было. А взрослые – осторожный народ. Они прекрасно знают, что многие сказки кончаются печально. Вот об этом я с вами и хотела поговорить. Будьте осторожны.
Учёный: А как? Чтобы не простудиться, надо тепло одеваться. Чтобы не упасть, надо смотреть под ноги. А как избавиться от сказки с печальным концом?
Аннунциата: Ну… Я не знаю… Не надо разговаривать с людьми, которых вы недостаточно знаете».
«Никогда не разговаривайте с неизвестными» – гласит название первой главы романа М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита», законченного в тот же год, что пьеса Евгения Шварца, которое апеллирует к читателю судьбой атеиста Берлиоза, заговорившего с дьяволом, не распознавшего его из-за ущербности своего мировоззрения и вследствие этого угодившего под трамвай, лишившись головы.
Впоследствии и учёный в пьесе Шварца окажется под такой же угрозой. Но он не Берлиоз и не безволен, в отличие от учёного из сказки Андерсена. И дочь хозяина гостиницы не Аннушка, пролившая масло, а Аннунциата (от лат. annuntiatio — «возвещение»), иначе бы она не предупредила о печальном исходе, что и определяет дальнейшее развитие событий.
«Учёный: Тогда мне придется все время молчать. Ведь я приезжий.
Аннунциата: Нет, правда, пожалуйста, будьте осторожны. Вы очень хороший человек, а именно таким чаще всего приходится плохо.
Учёный: Откуда вы знаете, что я хороший человек?
Аннунциата: Ведь я часто вожусь в кухне. А у нашей кухарки одиннадцать подруг. И все они знают все, что есть, было и будет. От них ничего не укроется. Им известно, что делается в каждой семье, как будто у домов стеклянные стены. Мы в кухне и смеемся, и плачем, и ужасаемся. В дни особенно интересных событий все гибнет на плите. Они говорят хором, что вы прекрасный человек.
Учёный: Это они и сказали вам, что в вашей стране сказки – правда?
Аннунциата: Да».
Кухарка и её подруги напоминают «мойр» из греческой и римской мифологий — трех сестер-“богинь” и ткачих нитей судеб как людей, так и олимпийских “богов”, включая и судьбу самого Зевса-Юпитера. Кухня тоже своеобразный образ – место, где “стряпают” делишки сильные мира сего[7]. На кухонных «мойр» из пьесы Шварцы похожа, но отнюдь не идентична пресловутая Пифия из знаменитой кинотрилогии «Матрица»:
«Как можно понять из сюжета, матрицу-предопределение, альтернативную машинной, держит скромная, незаметная “Пифия”, которая и управляет миром доступными ей средствами формирования матриц переходов из одного состояния в другие в пределах, задаваемых высшими матрицами-предопределениями в порядках их взаимной вложенности, минуя все демократические процедуры, прямо со своей кухни.
А кухонь на Земле много… И подобных “Пифий” в реальной жизни — не одна, и каждая норовит управить миром и судьбами других людей со своей кухни по-своему, причѐм, не всегда в согласии и в ладу с другими “Пифиями” и с простыми людьми… Как тут не вспомнить пресловутую ленинскую “кухарку”, которая ДОЛЖНА УЧИТЬСЯ управлять государством? Не в автократии ли концептуальной власти, доступной всем и каждому, истинная возможность торжества народовластия (демократии) по существу?» (ВП СССР «Матрица “Матрице” — рознь»).
Согласимся, что двенадцать таких «мойр» на кухне – это слишком много. Более того, за пределами повествования не ясно, как они замешаны в опосредованном управлении королевством, с какого момента времени они стали «кухарничать» и каков характер их взаимоотношений. Но уже видно, что тринадцатой «мойрой» стала Аннуциата, и она нисколько не безучастна к происходящему в стране. Но учёный скептичен к её словам:
«Учёный: Знаете, вечером, да еще сняв очки, я готов в это верить. Но утром, выйдя из дому, я вижу совсем другое. Ваша страна – увы! – похожа на все страны в мире. Богатство и бедность, знатность и рабство, смерть и несчастье, разум и глупость, святость, преступление, совесть, бесстыдство – все это перемешано так тесно, что просто ужасаешься. Очень трудно будет все это распутать, разобрать и привести в порядок так, чтобы не повредить ничему живому. В сказках все это гораздо проще».
Далее учёный знакомится с местными жителями: с отцом девушки Пьетро, который из-за нужды служит оценщиком в ломбарде и в то же время является одним из бывших сказочных людоедов, и местной певицей, исполнительницей местных шлягеров Юлией Джули[8], считающей свой круг людей «кругом настоящих людей» и которую Аннунциата охарактеризовала как андерсоновскую девочку, наступившую на хлеб из-за тягости к новизне башмаков и о которой добавляет, что «она провалилась сквозь землю, но потом выкарабкалась обратно и с тех пор опять наступает и наступает на хороших людей, на лучших подруг, даже на самое себя – и все это для того, чтобы сохранить свои новые башмачки, чулочки и платьица». Это потом подтвердится, когда тень учёного захватит власть, а вскоре и королевский трон, и певица не только не решится заступиться за приезжего, но и также будет участвовать в общей травле учёного из-за зависимости от покровительства министра финансов («Юлия, я обожаю вас, но если вы позволите себе лишнее, я вас в порошок сотру»).
Учёный сталкивается и с честолюбивым представителем прессы Цезарем Борджиа, который готов на всё ради славы репортера в королевстве, не считаясь со средствами: «Мне бы хотелось найти секрет полного успеха. Ради этого секрета я готов на все. Нравится вам моя откровенность?». Тем временем заметно, что в толпе на рынках королевства открыто торгуют ядами и кинжалами (а это значительный признак душевной болезни общества в южном королевстве – но чем алкоголь и табак не яды, легализованные для продажи?). Но учёный продолжает мечтать о девушке с противоположного балкона и философствовать.
Вскоре он узнает от Аннунциаты о завещании отца принцессы и его жизни, которую можно назвать жизнью разочарованного из-за сложившегося общественного порядка. Но можно ли было что-то большего ожидать от общества, в котором легализовано убийство, существует продажная пресса, а таланты оказываются не свободными ни духовно, ни материально, являясь ущербными в мировоззрении? Вряд ли.
Король к концу жизни впадает в депрессию, не имея ни знаний, ни возможности что-либо изменить в вотчине, вместо того, чтобы задуматься о путях решения проблем, и умирает, оставляя завещание своей дочери найти «доброго, честного, образованного и умного мужа» среди горожан. Она скрывается в маске с тех пор, но в ней ничего не изменилось с тех пор, как умер её отец.
«Учёный: И принцесса теперь живет в городе?
Аннунциата: Да. Но ее не так просто найти.
Учёный: Почему?
Аннунциата: Масса плохих женщин сняли целые этажи домов и притворяются принцессами.
Учёный: А разве вы не знаете свою принцессу в лицо?
Аннунциата: Нет. Прочтя завещание, принцесса стала носить маску, чтобы ее не узнали, когда она отправится искать мужа».
Но дочь хозяина гостиницы предупреждает Христиана-Теодора о том, что встреча с ней опасна, что она может обмануть, а её окружение – привести учёного на эшафот и смерть. Она даже догадывается, куда уходит воображение учёного, а именно в ту череду событий печального исхода оригинальной сказки о тени, и всё равно пытается упредить этот конец:
«Аннунциата: Я говорю так смело, что сама перестаю понимать, что говорю: это дерзость, но нельзя же не предупредить вас. Об этой девушке говорят, что она нехорошая женщина… Стойте, стойте… Это, по-моему, не так страшно… Я боюсь, что тут дело похуже.
Учёный: Вы думаете?
Аннунциата: Да. А вдруг эта девушка Принцесса? Тогда что? Что вы будете делать тогда?
Учёный: Конечно, конечно.
Аннунциата: Вы не слышали, что я вам сказала?
Учёный: Вот как!
Аннунциата: Ведь если она действительно принцесса, все захотят жениться на ней и вас растопчут в давке.
Учёный: Да, да, конечно.
Аннунциата: Нет, я вижу, что мне тут ничего не поделать. Какая я несчастная девушка, сударь».
«У А.С. Пушкина есть такая фраза: «Правду знают все, кроме избранных»[9]. Это о том, что истина доступна (на бессознательных уровнях психики) всему обществу, но непостижима для «элиты»» (ВП СССР «О текущем моменте» №6 (127), июль 2016 года). Учёного упорно тянет в круг «избранных» королевства, но дочь хозяина гостиницы учёного не оставляет попытки упредить плохую судьбу учёного.
И вот главный герой встречается с принцессой.
«Учёный: Вы так несчастны?
Девушка: Не знаю. Да.
Учёный: Почему?
Девушка: Так. Все люди – негодяи.
Учёный: Не надо так говорить. Так говорят те, кто выбрал себе самую ужасную дорогу в жизни. Они безжалостно душат, давят, грабят, клевещут: кого жалеть – ведь все люди негодяи!
Девушка: Так, значит, не все?
Учёный: Нет».
«Человечество промелькнет в бесконечности пространства и времени, как одно злое мгновение. Одно сожрет себя, как скорпион…», – восклицал главный герой фильма Г.Н. Данелия «Слёзы капали» Павел Васин перед несовершённой попыткой утопления, пораженный осколком кривого зеркала и исцелившийся слезами от чужеродного предмета[10]. Очевидно, что и принцесса южного королевства поражена той же душевной болезнью, что и Васин: апатия и безразличие к окружающему, как будто она подавлена чёрной магией, довлеющей над городом её королевства, о влиянии которой и рассказывает, говоря о своей двоюродной тёте, превратившейся от поцелуев негодяя-мужа в лягушку. Может, в этом и есть разгадка положения вещей в стране, куда прибыл учёный, и кухарки-«мойры» появились там позже этого события и к нему отношения не имеют?
Учёный немного обескуражен состоянием принцессы («Всё не так просто, как кажется. Мне казалось, что ваши мысли гармоничны, как вы… Но вот они передо мной… Они вовсе не похожи на те, которые я ждал»), но попытки добиться её взаимности он всё равно не отбрасывает и доходит до того, что отделяет свою тень от самого себя, предполагая, что этим он исправит ситуацию и всё кончится благополучно:
«Учёный: Ну вот… Мне казалось, что еще миг – и я все пойму, а теперь мне кажется, еще миг – и я запутаюсь совсем. Боюсь, что эта девушка действительно принцесса. «Все люди негодяи, все на свете одинаково, мне все безразлично, я ни во что не верю» – какие явственные признаки злокачественного малокровия, обычного у изнеженных людей, выросших в тепличном воздухе! Ее… Она… Но ведь все-таки ей вдруг стало тепло, когда я признался, что люблю ее! Значит, крови-то у нее в жилах все-таки достаточно? (смеется) Я уверен, я уверен, что все кончится прекрасно. Тень, моя добрая, послушная тень! Ты так покорно лежишь у моих ног. Голова твоя глядит в дверь, в которую ушла незнакомая девушка. Взяла бы ты, тень, да пошла туда к ней. Что тебе стоит! Взяла бы да сказала ей: «Все это глупости. Мой господин любит вас, так любит, что все будет прекрасно. Если вы царевна-лягушка, то он оживит вас и превратит в прекрасную женщину». Словом, ты знаешь, что надо говорить, ведь мы выросли вместе. (смеется) Иди!».
Тень отделилась от учёного, тот заболевает, а вскоре узнавшие об этом газетчик Борджиа и хозяин гостиницы Пьетро, убедившись, что учёного покинула тень и что таким образом он распознал принцессу, к которой тень учёного притянулась, создают заговор: они устраивают тень учёного помощником мажордома во дворец, и каждый из них надеется стать женихом принцессы. Нами допускается, что принцесса была заколдована на историю с пропажей тени и, возможно, как раз тем носителем чёрной магии, который превратил двоюродную тетю принцессы в лягушку, и об этом было известно сим персонажам пьесы (что напоминает знаменитую сказку Шарля Перро о Спящей Красавице и пророчестве ей от злой волшебницы).
Какое же определение сводит воедино все детали места действия пьесы Шварца?
«Толпо-«элитаризм» – это иерархическое пирамидальное устройство общества, в котором высшие слои общества не признают человеческого достоинства нижних слоёв общества. Культура, порождаемая таким устройством общества, препятствует освоению творческого потенциала людей, вследствие чего большинство искусственно низводится до состояния толпы»[11].
В свете происходящего в пьесе Шварца становится понятным, каким образом держится толпо-«элитаризм» в королевстве: над ним царит чёрная магия (иначе говоря – порочный эгрегор)[12], скрепляющая общественную систему, угнетающую всех, кто в ней находится. Причём система дошла до того, что один из банкиров «перевел за границу даже свои золотые зубы, и теперь он все время ездит за границу и обратно», деловые круги спекулируют из-за того, из какого металла сделаны носимые министром финансов часы, а сама страна превратилась, выражаясь экономическим спекулятивным термином, в офшор, куда перевозится золото из-за границы.
Учёному некоторым образом повезло, что от него всего лишь отделилась тень, поскольку он не «ученый раб»[13], и дальнейшие события покажут это, иначе бы тень от него не только бы отделилась, но и вселилась бы в него самого, как это произошло с администратором театра Варенухой из романа М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита», который превратился временно в вампира при столкновении с представителями нечисти. Но нам важен не только характер места действия пьесы, но и объяснение иносказания отделения тени от человека. Чем это может быть?
Если вспомним выше процитированный обзор произведения Шамиссо, то представляется очевидным, что «тень символизирует не только скрытую сторону души героя, которую он продает, но и общественное мнение, внешний образ, соответствующий принятым среди людей стандартам».
Глядя на характер места действия пьесы, возникнет вопрос: что бы случилось, если бы история с тенью случилась не в обществе с наличием толпо-«элитаризма», а в другом, в противоположном ему по качеству жизни?
«В послевоенной картине «Весна» режиссёр сохраняет исходную условность — делает фильм о кино, о съёмках, о жизни киностудии. Он и усугубляет исходную условность, избрав сюжет двойников: профессор Никитина работает над проблемой использования солнечной энергии, актриса оперетты хочет стать киноактрисой, получить главную роль в новой постановке известного кинорежиссёра. Волею обстоятельств две героини (обе роли сыграла Л. Орлова) вынуждены поменяться местами, оказываются в непривычной ситуации, влезают в чужую шкуру, чтобы не испортить задуманную игру, не навредить ближнему, сдержать данное слово (мотивация — отличная от нынешней, западной). Подмена оказывается благотворной: синий чулок — Никитина — становится женственнее, дружелюбнее, легкомысленная Шатрова — серьёзнее и умнее» (Информационно-аналитический Центр (ИАЦ) «Фильм «Весна» как символ грядущей эпохи»)[14].
В вышеприведённом фильме в обществе руководствуется принцип «не навреди», а история с двойниками (пьеса Шварца является такого рода историей) заканчивается благополучно и их взаимным душевным обогащением.
«Жизнь наша — порождение тени», – восклицают неправо умствующие в неканонической книге Ветхого Завета «Премудрость Соломона». Когда тень учёного была обустроена журналистом и хозяином гостиницы во дворец, то двойник учёного не мог не понимать, кому и чему он будет обязан (иначе как тогда он отделился от своего прототипа, если бы не было власти чёрной магии в королевстве?), а статус принцессы у девушки в маске только склоняет его к жажде власти, и таким образом тень учёного становится ещё одним «порождением» тени, довлеющей над тёмным южным королевством, но явно жаждущим стать во главе его власти, и это делает двойника учёного одержимым собой[15].
Как мы указывали в своём труде «Фильмы Леонида Гайдая и закулисье кинематографа СССР»[16], калейдоскопичность в психике, воспроизводимая негативными эмоциями, наркоядами, майсиром (азартом), «я»-центризмом (т.е. самоодержимостью) и атеизмом идеалистическим и материалистическим, всегда порождает вредящий мировосприятию окружающей действительности нигилизм и одержимость, вследствие которой личность с калейдоскопичным мировоззрением утрачивает способность различать нравственный смысл и последствия своих поступков и становится непоследовательной в своей жизни. Этот спектр истоков нигилизма и одержимости представляет собой ключевые причины конфликта человека и его собственной тени (подсознательного), когда имеет место быть конфликт сознания и подсознания, что происходит на фоне калейдоскопичности психики личности.
И таким образом, через пласт историй об отделении тени от человека повествуется о человеке, его душе и профессиональном статусе в обществе. Если человек подменяет себя своим статусом, эмоциональным негативом или неправедным образом жизни и пренебрегает совестью, то он становится одержимым своим статусом, положением в обществе и итогами своего профессионализма, и это приводит его к личностной деградации.
Примеров подобного рода случаев — масса: люди, одержимые малым социальным статусом, принижают себя в обществе, но, как это не опечалит нынешнюю «элиту», в том числе и занявшую прослойку «мыслящих», смысл пьесы Шварца относится и к ней. Когда неожиданно для всех один из театралов Константин Райкин вдруг обвинил народ в том, что вседозволенность его театра в форме спектаклей, перешедшая через человеческое достоинство и мораль, совершенно игнорируется и порицается как народом, так и театральной аудиторией, РИА «Катюша» в своей статье «Природа отдыхает на детях: Константин Райкин призвал бороться с народом»[17] припомнила ему то, что в далеком 1991 году он сыграл главную роль в экранизации «Тени» Шварца режиссера М.М. Козакова[18] и ничего не понял, из того что сыграл.
«Сытость в острой форме внезапно овладевает даже достойными людьми. Человек честным путем заработал много денег. И вдруг у него появляется зловещий симптом: особый, беспокойный, голодный взгляд обеспеченного человека. Тут ему и конец. Отныне он бесплоден, слеп и жесток», – говорит доктор из пьесы Шварца о тени, и надо признать, что его диагноз верен и в отношении Константина Райкина, и в отношении всех, кто потерял моральный облик из-за одержимости своим статусом в обществе[19].
Вот почему мы не сомневаемся, что замысел «Забытых слов»[20] Салтыкова-Щедрина полностью соответствует изображенному в пьесе «Тень» Шварца обществу[21].
***
Вскоре после того, как тень учёного устраивается помощником мажордома во дворец, министр финансов и первый министр обсуждают сложившееся положение дел: принцесса влюбилась в учёного, стала выведывать о его здоровье и, наконец, назначила ему свидание в парке. Им это положение дел не нравится, и они решают устранить учёного, даже несмотря на завещание покойного короля. Тут в их разговор вмешивается тень учёного и предлагает свои услуги по этому делу, и министры соглашаются на эту сделку, давая ей чин от тайной дознавательской канцелярии.
Тем временем здоровье учёного поправляется, и у него вырастает заново другая тень. Он получил записку от принцессы о свидании и хочет увезти её из королевства, оставив страну без королевского трона и пошатнув этим образом её внутренний болезненный порядок, ради чего и приехал в страну. Он об этом говорит доктору, и в этих намерениях слышится отголосок планов революционеров сокрушить монархии, которые утратили самодержавность и самовластие вследствие глухоты к решению проблем в обществе: «Я объясню всякому, кто спросит, и втолкую самым нелюбопытным: королевская власть бессмысленна и ничтожна»[22]. Доктор возражает учёному, что местные обыватели из-за болезни сытости в острой форме не поймут, а лечится от этого они не хотят сами: «Горе тому, кто попробует заставить их думать о чем-нибудь, кроме денег. Это их приводит в настоящее бешенство».
Тем временем тень учёного разговаривает с Пьетро и журналистом, каждый из которых хочет жениться на принцессе и получить власть, но обмолвливается им, что в женихи назначены они оба, и просит их забыть о его происхождении, говоря о своём новом назначении и прося Пьетро увести Аннунциату прочь от учёного, что тот и делает.
Вскоре учёный и его тень сталкиваются между собой. Он обманывает учёного, говоря об угрозе его жизни и о том, что он хочет помочь ему в бегстве с принцессой из королевства.
«Тень. И счастье наше, что это дело находится в верных руках. Меня направил к тебе сам первый министр. Мне поручено купить тебя.
Учёный. Купить? (Смеется.) За сколько?
Тень. Пустяки. Они обещают тебе славу, почёт и богатство, если ты откажешься от принцессы.
Учёный. А если я не продамся?
Тень. Тебя убьют сегодня же».
Тень убеждает учёного подписать об этом специальную бумагу (аналогия с «Фаустом» Гёте здесь очевидна), и он соглашается «понарошку», доверяя своей тени. Далее приходит певица Юлия, говорит учёному, что против него плетется заговор, и обманом уводит его. Она делает это по наущению от министра финансов, который говорит ей о своём покровительстве и подкупает её этим, давая задание увести учёного на двадцать минут после беседы с чиновником по особым делам, которым стала тень учёного.
А потом тень учёного встречается с принцессой, говоря ей о её снах, связанных с учёным и влюблённости, показывая подписанную Христианом-Теодором бумагу и говоря о том, что его подкупил. Она сначала не верит, но тот её убеждает в том, что якобы её любит и что благодаря этому узнал её сны: «Я взял вас с бою». Ошарашенная принцесса отказывает от учёного и попадает под власть его тени, назвавшей себя «Теодор-Христиан»: «Как хорошо! Это почти… почти то же самое».
Учёный возвращается к принцессе, но та отвергает его и идёт с его тенью как с женихом. Доктор объясняет положение дел («Да ведь сны и тени в близком родстве. Они, кажется, двоюродные») и признаётся в собственной трусости из-за возвышения в карьере тени учёного («Это особый страх. Разве удивительно, что и я боюсь его? Нет»).
Тем временем тень учёного объявляет свите, что он стал королём, и о соответствующей перемене в обращении к нему. Также он говорит об этом Пьетро и Цезарю и о том, что они получают назначения во дворец: Пьетро — начальником королевской стражи, Цезарь — королевским секретарем.
Тень учёного грозит бывшему хозяину, что тот придет к нему и будет требовать пощады: «В двенадцать часов ночи со вторника на среду ты придешь во дворец и пришлешь мне записку: „Сдаюсь, Теодор-Христиан“. И я, так и быть, дам тебе место при моей особе». К одинокому учёному бросается только Аннунциата. «Какая печальная сказка!» — говорит он ей.
Надо сказать, что в отличие от прочих обитателей заколдованной страны, доктор видит всё, что происходит в обществе, но он лечит только то, что просят от него его пациенты. И болезней в королевстве, проистекающих из душевных изъянов[23] ввиду порочного характера общественной системы, не становится меньше, как и больных: даже министр финансов[24] настолько болен, что ему приходится прибегнуть к помощи лакеев, чтобы куда-то передвинуться. Монолог доктора выдает нам человека, сделавшего спасительное для здоровья миллионов открытие, некогда боровшегося с толпо-«элитаризмом» за него и упавшего духом из-за препятствий его открыть всем:
«Доктор: Нет. Послушайте меня, вы ведь не знаете… и никто на свете не знает, что я сделал великое открытие. Я нашел источник живой углекислой воды. Недалеко. Возле самого дворца. Вода эта излечивает все болезни, какие есть на земле, и даже воскрешает мертвых, если они хорошие люди. И что из этого вышло? Министр финансов приказал мне закрыть источник. Если мы вылечим всех больных, кто к нам будет ездить? Я боролся с министром как бешеный – и вот на меня двинулись чиновники. Им все безразлично. И жизнь, и смерть, и великие открытия. И именно поэтому они победили. И я махнул на всё рукой. И мне сразу стало легче жить на свете. И вы махните на всё рукой и живите, как я».
Но учёный не желает. Именно это и сподвигает доктора помочь приезжему – открыть действенную формулу против тени, которая относится не только к сказке, но и к жизни: «Тень, знай свое место». Христиан-Теодор настойчиво идёт к своей тени, и средство, подсказанное доктором, воздействует на неё, и тень легла бы на своё место, если бы не придворные, которые схватывают учёного, объявив его, здорового человека, сумасшедшим, будучи сами больными на душу людьми. Доктор и певица Юлия из-за страха и под угрозой потерять своё положение в обществе королевства не осмеливаются спасти учёного и помочь ему. Этот момент сюжета пьесы напоминает суфийскую притчу «Как изменилась вода»:
«Однажды Хидр (совершенный суфий), учитель Моисея, обратился к человечеству с предостережением.
— Наступит такой день, — сказал он, — когда вся вода в мире, кроме той, что будет специально собрана, исчезнет. Затем ей на смену появится другая вода, от которой люди будут сходить с ума.
Лишь один человек понял смысл этих слов. он собрал большой запас воды и спрятал его в надежном месте. Затем он стал поджидать, когда вода изменится.
В предсказанный день иссякли все реки, высохли колодцы, и тот человек, удалившись в убежище, стал пить из своих запасов.
Когда он увидел из своего убежища, что реки возобновили свое течение, то спустился к сынам человеческим. Он обнаружил, что они говорят и думают совсем не так, как прежде, они не помнят ни то, что с ними произошло, ни то, о чем их предостерегали. Когда он попытался с ними заговорить, то понял, что они считают его сумасшедшим и проявляют к нему враждебность либо сострадание, но никак не понимание.
По началу он совсем не притрагивался к новой воде и каждый день возвращался к своим запасам. Однако в конце концов он решил пить отныне новую воду, так как его поведение и мышление, выделявшие его среди остальных, сделали жизнь невыносимо одинокой. Он выпил новой воды и стал таким, как все. Тогда он совсем забыл о запасе иной воды, а окружающие его люди стали смотреть на него как на сумасшедшего, который чудесным образом исцелился от своего безумия»[25].
ВП СССР комментирует эту притчу в своём труде «Суфизм и масонство: в чём разница?» так:
«Это — иносказание, которое пережило века. Только в вымышленной сказочной реальности его можно понимать в том смысле, что речь идет о какой-то “трансмутации” природной воды (Н2О), а не о некой иной “воде”, свойственной обществу, которая по некоторым качествам в его жизни в каком-то смысле аналогичной воде в жизни планеты Земля в целом.
Таким аналогом воды (Н2О) в жизни общества является культура — вся генетически ненаследуемая информация, передаваемая от поколения к поколению в их преемственности. Причем вещественные памятники и объекты культуры — выражение психологической культуры (культуры мироощущения, культуры мышления, культуры осмысления происходящего), каждый этап развития которой предшествует каждому этапу развития вещественной культуры, воплощающей психическую деятельность людей.
Суфий древности мог иметь предвидение во «внелексических» образах о смене качества культуры, и таким образом имел некое представление о каждом из типов “вод”. Но вряд ли бы его единообразно поняли современники, имевшие представление только о том типе “воды” (культуры, нравственности и этики), в которой они жили сами, и вряд ли бы они передали это предсказание через века. Но сказка, как иносказание о неведомом и непонятном, пережила многие поколения.
Естественно, что с точки зрения человека, живущего в одном типе культуры, внезапно оказаться в другом качественно ином типе культуры — означает выглядеть в ней сумасшедшим и вызвать к себе враждебность (поскольку его действия, обусловленные прежней культурой, могут быть разрушительными по отношению к новой культуре) или сострадание. Само же общество, живущее иной культурой, с точки зрения внезапно в нём оказавшегося также будет выглядеть как психбольница на свободе. Его отношения с обществом войдут в лад, только после того, как он приобщится к новой культуре, и эта “вода” станет основой его “физиологии” в новом обществе.
Ранее приведенный апокриф “Благая весть Миру Иисуса Христа” повествует и об основе нового типа культуры:
«Любовь терпелива, Любовь нежна, Любовь не завистлива. Она не делает зла, не радуется несправедливости, а находит радость свою в справедливости.
Любовь объясняет все, верит всему, Любовь надеется всегда, Любовь переносит всё, никогда не уставая: что же касается языков, — они исчезнут, что касается знания, — оно пройдет.
И сейчас располагаем частицами заблуждения и истины, но придет полнота совершенства, и все частное — сотрется.
Когда ребенок был ребенком, разговаривал, как ребенок, но достигнув зрелости, расстается он с детскими взглядами своими.
Так вот, сейчас мы видим всё через темное стекло и с помощью сомнительных истин. Знания наши сегодня отрывочны, но, когда предстанем перед Ликом Божиим, мы не будем знать более частично, но познаем все, познав Его учение. И сейчас существует Вера, Надежда, Любовь, но самая великая из трех — Любовь»».
Но такая трактовка притчи далеко не единственна: под водой, сводящей людей с ума, в притче могла иметься в виду глобальная культура толпо-«элитаризма», в то время как под прежней «всей водой в мире», ставшей редкостью после наводнения водой неправедной, подразумевались локальные, разрозненные культуры с содержанием эзотерики и экзотерики в себе, бытовавшие в разных регионах мира и не лишенные собственных изъянов из-за толпо-«элитаризма» в себе, как например, это есть в Индии в виде эзотерической йоги при её толпо-«элитарном» строе общества в оболочке кастовости, было в Персии в зороастризме, где также кастовость общества подкреплялось ложным дуализмом в виде борьбы сил света и сил тьмы и т. д. В пьесе Шварца как раз говорится о смене «вод», но совершенно иной: с больных «вод» на те, которые сподвигнут общество исцелиться от одержимости пагубными иллюзиями и отсутствия совести.
Как утверждает ВП СССР в своём труде «Суфизм и масонство: в чём разница?», в толпо-«элитарном» обществе «новые знания появлялись в результате творческих усилий относительно малочисленных думающих одиночек». Такими малочисленными думающими одиночками представлены в пьесе Шварца доктор, открывший живую воду, и учёный. Но доктор задавлен положением дел в больном обществе, которое вылечить ни он сам, ни его вода, воскрешающая хороших добрых людей, не в состоянии – не может никто в королевстве адекватно воспринять его открытие к сведению и одуматься над своей жизнью. Поэтому доктор махнул рукой, подобно испившему воду сумасшедших из суфийской притчи о воде, перед фактом сокрытия, а фактически герметизации его знания представителями финансовой власти королевства перед обществом:
«Глупая, несчастная девочка! Что я могу сделать? Вся вода у них за семью дверями, за семью замками, а ключи у министра финансов»[26].
Но учёный, в отличие от доктора, не отрекся от самого себя, подобно герою притчи, испившему «больную воду» даже тогда, когда его намереваются казнить. И происходит как раз то, что Андерсен упустил в своей версии сказки о тени: от казни учёного обрывается жизнь его тени – и чёрная магия королевства материализации порочных теней и иллюзий проигрывает раз и навсегда перед законами не только физики, но и мироздания, поскольку за творением мироздания стоит только Бог-Вседержитель, а не наваждение с собственным самомнением.
Поставленным перед этим фактом и шокированным данным обстоятельством придворным ничего не остается сделать, как нехотя воскресить живой водой учёного:
«Первый министр. Живую воду, живо, живо, живо!
Министр финансов. Кому? Этому? Но она воскрешает только хороших людей.
Первый министр. Придется воскресить хорошего. Ах, как не хочется».
Но зададимся вопросом: что же всё-таки двигало учёным в ходе развития этой истории? Легкомыслие или что-то иное? И мы скажем: да, им двигало легкомыслие поначалу. Но по мере развития событий оно исчезает и уступает место осознанности. Если бы учёный сам попытался бы встроится в толпо-«элитаризм» королевства, то это было бы сродни его духовной смерти. Но известная ему история с тенью, осмелившейся бросить вызов своему обладателю из-за своего пагубного желания органичного вписывания в толпо-«элитаризм» королевства ради принцессы любыми путями и любыми средствами с игнорированием принципа «цель оправдывают средства», явственно указала ему, каковы были бы последствия этого поступка, а они были бы более ужасными, вплоть до гибели королевства без оставления малейшей возможности кому-либо уцелеть и задуматься о порочности его общественной системы и здоровой альтернативе ей.
Учёный отвергает этот путь и, осознавая наилучший исход своей истории, идёт ему навстречу и ставит свою тень на своё место:
«Замолчи. Но я пошел на смерть, Аннунциата. Ведь, чтобы победить, надо идти и на смерть. И вот я победил».
Своим личностным примером учёный рассеял не только свои иллюзии, заигрывание с которыми привели бы его к пагубному исходу, но и указал окружающим на разрешение их собственных проблем, заключающееся в следующей сентенции: настоящее просветление – это трезвая самоосознанная избавленнность в русле Божьего Промысла от наваждений, порочных иллюзий и одержимостей различного рода (в том числе и от самоодержимости («я»-центризма)), вследствие которой идёт соответствующее адекватное умиротворенное настроение, и в том заключается смысл осознания факта «Вседержитель не ошибается, и жизнь человека должна протекать в ладу с Ним в русле Его Промысла».
Мы неслучайно упомянули эпизод с администратором театра Варенухой из романа М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита», который превратился временно в вампира при столкновении с представителями нечисти, поскольку он веско указует на наличие того, что «омертвение при жизни» связуется с подменой личности неодушевлённым противоположно её преображению в положительную сторону:
««Мертвяками» ещё при жизни становятся те, кто эту жизнь пытаются «прогнуть» под себя, поскольку сами они гибки только по отношению к изгибам политики власть предержащих, а не к изменениям реальной жизни. Вследствие этого их жизненный путь отмечается устойчивым внешним благополучием и даже некоторой популярностью у оболваненной ими толпы, но зато и «творчество» их умирает вместе с ними» (ВП СССР «Размышления при прочтении «Сцен из Фауста» А.С. Пушкина»).
Таким образом, отравляя себя одержимостью, своим статусом в обществе и неправедными идеалами, некоторые таланты, становящиеся «элитой», уводят себя к печальному исходу своей жизни и судьбе своего творчества. То, что главный герой пьесы – учёный, уже говорит об адресации пьесы Шварца и к талантливым и образованным людям в том числе: если обрётшие славу таланты[27] не прекратят травить себя и окружающих одержимостью своим статусом, самоодержимостью и неправедностью, то превращения в «живые тени» им не избежать. И потому учёный в итоге отвергает свои притязания на принцессу как способ доказать ничтожность власти в королевстве, поскольку доказал на деле ничтожность и вместе с тем опасность власти злонамеренных и пагубных иллюзий воедино, а также показал способ освободиться от них и выбирает себе[28] в жены Аннунциату, представительницу народа, а не «элиты» или толпы, не остается в королевстве и не заходит в круг его «избранных».
Перед принцессой, равно как и перед её окружением, открывается в финале либо перспектива последовать примеру учёного, став хорошими, по-настоящему свободными и настоящими человеками, поспособствовав себя к восприятию целительной «живой воды» и открыв её народу, либо… ожидать весьма неприятных последствий, поскольку народ, доведённый до состояния толпы, поймёт, кто пытался стать королём и что власть монарха стала даваться в руки кому попало из числа проходимцев и жуликов, пускай и под предлогом венчания с принцессой, и тогда в случае продолжения безумствования в неправедности со стороны высокопоставленных особ королевства события станут непредсказуемыми, на что указывал М.Е. Салтыков-Щедрин в «Помпадурах и помпадуршах»:
«Скажу тебе по секрету, что наш мужик даже не боится внутренней политики, потому просто, что не понимает ее. Как ты его ни донимай, он все-таки будет думать, что это не «внутренняя политика», а просто божеское попущение, вроде мора, голода, наводнения, с тою лишь разницею, что на этот раз воплощением этого попущения является помпадур. Нужно ли, чтоб он понимал, что такое внутренняя политика? — на этот счет мнения могут быть различны; но я, с своей стороны, говорю прямо: берегитесь, господа! потому что как только мужик поймет, что такое внутренняя политика — n-i-ni, c’est fini! (кончено!)»[29].
«Неужели войдет в моду – быть хорошим человеком? Ведь это так хлопотливо», – вопрошает певица Юлия, осознавая последствия поступка учёного. Но сие не мода, а требование времени и обстоятельств. Ведь ныне и постоянно:
«Психика подавляющего большинства людей оказалась под воздействием фактора многократного обновления культуры за время их жизни, что не позволяет им, единожды выучившись, безбедно жить в режиме говорящего на «языках» человекообразного попугая и гарантировать достигнутый социальный статус себе до скончания дней, а своим наследникам на будущие времена.
Мироздание становится всё более жестко и беспощадно к бездумным человекоподобным попугаям, вследствие чего они обречены сгинуть в ходе действия такого рода “естественного отбора”, обусловленного культурой Ветхого Завета. Думающие же люди, ныне в их большинстве — вне иерархий посвящения. Обучаемые жизнью, они взращивают в себе иную – естественную с точки зрения субкультуры суфизма-язычества – культуру своей психической деятельности и передают её окружающим также вне традиций легитимных иерархий посвящения. Иерархии же по причине своей малочисленности и приверженности прежней культуре (и культуре психической деятельности человека в особенности), просто не в состоянии справиться с потоком информации (новой “воды”), мощность которого превосходит их ограниченные возможности» (ВП СССР «Суфизм и масонство: в чём разница?»).
Вот почему поведение учёного вполне сообразуется со строками стихотворения «Завет» Редьярда Киплинга «овладеть собой среди толпы смятенной»[30]. Но и сама пьеса Евгения Шварца и есть тот самый завет о человечности действительной, ключ к праведному единству личности и общества, понимание которого откроет жизнь иного качества, выраженного в единстве души и в праведном образе жизни в русле Божьего Промысла.
05.08.2017 – 01.09.2019
[1] http://pedlib.ru/Books/6/0047/6_0047-111.shtml
[2] https://rvb.ru/saltykov-shchedrin/01text/vol_17/01text/0588.htm
[3] «Незадолго до смерти Салтыков намеревался подняться на новую вершину. С нее он хотел не только еще раз обозреть свою печальную современность — годы тяжелой реакции, но и обратиться к читателю со словами литературного завещания. «Мне хотелось бы перед смертью, — говорил Салтыков Г. З. Елисееву, — напомнить публике о когда-то ценных и веских для нее словах: стыд, совесть, честь и т. п., которые ныне забыты и ни на кого не действуют». «Стоя одной ногой в гробу, — вспоминал со своей стороны Н. К. Михайловский, — Щедрин мечтал о новой большой работе, которая должна была называться «Забытые слова» <…>. «Были, знаете, слова: — говорил он мне незадолго до смерти, — ну, совесть, отечество, человечество… другие там еще… А теперь потрудитесь-ка их поискать! Надо же напомнить…»
Значение, которое Салтыков придавал своему последнему замыслу, уясняется, сверх сообщенного выше, словами, сказанными им С. Н. Кривенко: «А вот о чем жалею, — для этого стоило бы начать снова жить: я задумал новую большую вещь — «Забытые слова». — И он рассказал программу этой новой работы».
«Слова», напоминанием о которых Салтыков хотел оживить омертвевшее, в его восприятии, царство «восьмидесятничества», были все те же социальные и нравственные ценности, все те же идеалы демократизма и социализма (утопического), которыми с юных лет вдохновлялись жизнь и творчество писателя и которые присутствуют во всем, что вышло из-под его пера» (С.А. Макашин «Комментарии: М.Е. Салтыков-Щедрин «Забытые слова»» (http://rvb.ru/saltykov-shchedrin/02comm/0588.htm)).
[4] В финале повести Шамиссо Шлемиль остается и без тени, и без денег, но с души его спадает тяжесть. Избегая людей, он продвигается к горным рудникам, чтобы наняться на работу под землей. Сапоги изнашиваются в дороге, ему приходится купить на ярмарке новые, а когда, надев их, он снова пускается в путь, то вдруг, шагая, оказывается в разных уголках Земли. Главный герой понимает, что он купил семимильные сапоги. Они не знают износу, и Шлемиль выбирает стезю учёного и убежищем пещеру в Фиваиде, путешествуя по всей земле и делая научные труды по географии и ботанике.
[5] http://issledo.ru/wp-content/uploads/2016/11/Sb_k-10-6.pdf
[6] http://inance.ru/2015/10/drakon/ и https://cont.ws/@inance/139878
[7] Этот образ периодически встречается в творчестве певца Виктора Цоя (например, в песне «Последний герой»: «Ты выходишь на кухню, но вода здесь горька, / Ты не хочешь здесь спать, ты не хочешь здесь жить»).
[8] «Все знают мои песни «Мама, что такое любовь», «Девы, спешите счастье найти», «Но к тоске его любовной остаюсь я хладнокровной» и «Ах, зачем я не лужайка»» – не напоминает ли недавнее прошлое и сегодняшнее настоящее эстрады поздней постсталинской СССР – РФ?
[9] В том, что авторство этой фразы принадлежит прямо А.С. Пушкину, мы не уверенны, так как первоисточник известен лишь из трудов ВП СССР, но мы предполагаем, что эта сентенция была выведена из стихотворной пушкинской пьесы «Моцарт и Сальери», где Сальери предстает таким «избранным» и восклицает: «Все говорят: нет правды на земле. // Но правды нет – и выше. Для меня // Так это ясно, как простая гамма».
[10] См. нашу статью о фильме Г.Н. Данелия «Слёзы капали» «Осколки льда и кривого зеркала»: https://kob-alt.ru/oskolki-lda-i-krivogo-zerkala-o-skazke-g-h-andersena-snezhnaya-koroleva-i-filme-georgiya-daneliya-slyozy-kapali/
[11] Cм. фильм студии «Закон Времени» «Толпо-«элитаризм» (http://kob-media.ru/?p=11203).
[12] Подробнее о сущности матрично-эгрегориального управления см. статью Информационно-аналитического Центра (ИАЦ) «Матричное управление — пора осваивать магию!» (http://inance.ru/2015/09/matrix/ и https://cont.ws/@inance/126003).
[13] Из поэмы А.А. Блока «Возмездие»:
«Кто меч скует? — Не знавший страха.
А я беспомощен и слаб,
Как все, как вы, — лишь умный раб,
Из глины созданный и праха, –
И мир — он страшен для меня».
[14] http://inance.ru/2017/07/film-vesna/ и https://cont.ws/@inance/654647
[15] Образ тени на королевском троне впоследствии после пьесы Шварца появится в произведении английского писателя Д.Р.Р. Толкиена «Властелин колец» в образах назгулов – королей из людских народов, которым главный отрицательный герой Саурон подарил девять колец, подчиненных своему кольцу всевластья, пообещав этим могущество и власть, и которые превратились от этого в призраки, подвластные ему.
[16] https://kob-alt.ru/filmy-leonida-gajdaya-i-zakulise-kinematografa-sssr/
[17] http://katyusha.org/view?id=2598
[18] https://www.youtube.com/watch?v=oE27qov42Qw и https://www.youtube.com/watch?v=ALSJdEfwdOk
[19] Известно, что сцена разговора учёного и доктора о королевской власти и «сытости в острой форме» во 2 акте — целиком придумка театрального режиссера Николая Акимова, который ставил пьесу Шварца на сцене (Репетиционные записи, 1960 г. Публиковались в журнале «Театр» под ред. В. Семеновского. М. — 2001. К 100-летию Н. П. Акимова). Тем не менее, Шварц добавил эту деталь в пьесу, посчитав её характеризующим уточнением действа. Интересно отметить, что Акимов впоследствии поставил драматургическое произведение Салтыкова-Щедрина «Тени» в декабре 1952 г., где «Салтыков строит конфликт пьесы, имея в виду проявления антагонизма современных ему общественных сил — лагеря либерально-крепостнического и демократического. Карьера Клаверова, служебные и семейные дела Бобыревых, другие бытовые коллизии находятся в зависимости от этого главного конфликта эпохи. Это подчеркнуто и такой особенностью строения пьесы, как введение «внесценических» образов Шалимова и старого князя Тараканова, которые воплощают враждебные друг другу системы миропонимания, политических взглядов и действий, морали. Непримиримо осуждена в пьесе царская бюрократия («святилище старчества»). Бесконечно далекие от понимания подлинных интересов и нужд страны, народа, сановные Таракановы используют власть в целях обогащения, защиты привилегий имущих; они деградируют социально и нравственно сами, калечат и губят все подлинно человеческое, что соприкасается с их миром корысти, разврата, бездушия (драматическая судьба Софьи Александровны). Название пьесы соотнесено с этой группой персонажей: Таракановы, вольные и невольные проводники их политики, их принципов, — это «тени человеческие», они обречены на историческое исчезновение, у них нет никаких «залогов будущего»» (Л.Я. Лившиц, Е.И. Покусаев, П.А. Супоницкая «Комментарии: М.Е. Салтыков-Щедрин. Тени» // М.Е. Салтыков-Щедрин. Собрание сочинений в 20 томах. М.: Художественная литература, 1965. Т. 4. С. 592—597 (http://rvb.ru/saltykov-shchedrin/02comm/0095.htm)).
[20] «Написанная страница является всего лишь приступом к экспозиции задуманного «большого произведения». Как полагает А. Н. Пыпин, близко стоявший к первоисточникам информации о жизни и трудах Салтыкова в последнее пятилетие его жизни, вслед за картиной нашествия смерти «должна была явиться картина забвения идеалов в упадающем нравственно обществе»» (С.А. Макашин «Комментарии: М.Е. Салтыков-Щедрин «Забытые слова»» // М.Е. Салтыков-Щедрин. Собрание сочинений в 20 томах. М.: Художественная литература, 1975. Т. 17. С. 573—575 (http://rvb.ru/saltykov-shchedrin/02comm/0588.htm)).
[21] Мы также не удивились, когда со смыслом, родственным общим темам пьесы Е.Л. Шварца и незаконченного произведения М.Е. Салтыкова-Щедрина, в 2017 году вышел в свет короткометражный мультипликационный фильм Любомира Арсова «В тени. Современная Одиссея» («IN-SHADOW — A Modern Odyseey»): https://www.youtube.com/watch?v=j800SVeiS5I
[22] Южная принцесса – в мифологии часто особая женская (змеиная) линия (или «Грааль» (от французского словосочетания «Sang real» («святая кровь»))). Жениться на представительницах этой линии стремились все “настоящие” короли: тогда по преданиям их потомки получали легитимное право править миром (см. статью В.И. Карпеца «Кто загадывает священные загадки и как их разгадывать» из сборника «О Тайне» («De Aenigmate») под редакцией А.И. Фурсова (https://history.wikireading.ru/340963)). Таким образом, угнав принцессу из королевства, учёный в пьесе Е.Л. Шварца хотел отнять у «элиты» королевства возможность наживаться на своём властном положении при монархическом положении дел, что, однако, проблем в государстве всё равно не решило бы до конца.
[23] Об этом см. труд студии «Закон Времени» «Болезни и психология» (https://russkybolshevik.livejournal.com/5017.html).
[24] Шварц тоже ввёл этого персонажа в историю о тени намеренно, сделав отсылку к личности, чья фамилия стала нарицательной как раз из-за тени: «Силуэт Этьен (Silhouette, 1709—1767) — французский финансист. Получив благодаря поддержке m-me de Помпадур место главного контролера над финансами, С. произвел реформу, которая дала казне 72 миллиона без новых податей. Он сократил пенсии и уничтожил податные привилегии. Общественное мнение сначала было за него; некоторое время С. пользовался громкой славой, которая потом уступила место всеобщей ненависти. С. предложил сократить личные расходы короля и двора, затем составил проект налога, возмутивший парламент, двор и общество. Потеряв поддержку общественного мнения, министр принужден был подать в отставку (1759) и стал предметом острот легкомысленного общества. Всему узкому, мизерному давалось его имя; так, оно осталось навсегда за портретами, набрасываемыми по тени лица (см. соотв. ст.)» («Силуэт Этьен» // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона: в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890-1907. (http://dic.academic.ru/dic.nsf/brokgauz_efron/93773/%D0%A1%D0%B8%D0%BB%D1%83%D1%8D%D1%82)).
[25] https://pritchi.ru/id_579
[26] Интересно отметить, что ситуация с герметизацией воды, подобной той, что была в пьесе Евгения Шварца, легла в основу сюжета сказки С.Л. Прокофьевой «Лоскутик и облако».
[27] Имя учёного из пьесы Шварца тоже содержит определённый намек: первое имя – от Андерсена, а второе, как ни странно, от Э.Т.А. Гофмана. У Гофмана есть новелла с похожим на сказку Шлемиля и сказку Андерсена о тени сюжетом – «История о пропавшем отражении» (http://az.lib.ru/g/gofman_e_t/text_istoria-o-propavshem-otrazhenii.shtml). В новелле этого немецкого писателя «Известие о дальнейших судьбах собаки Берганца», где фигурирует как один из главных героев пёс Берганца из нравоучительной «Новеллы о беседе собак» Сервантеса (1613), автор предупреждает его рассказом: «Наряду с теми, кто показывается лишь в наружном парадном блеске поэзии, наряду с вашими зализанными человечками, вашими образованными, бездушными и бессердечными женщинами, есть еще другие, пятнистые изнутри и снаружи и переливающиеся множеством красок, даже способные иногда менять цвет, как хамелеон. Смотри, дорогой друг, среди вас так много людей, которых называют поэтами и которым нельзя отказать в наличии ума, глубины, даже в наличии души, которые, однако, словно поэтическое искусство – это нечто совсем иное, нежели жизнь самого поэта, под воздействием любой подлости в повседневной жизни сами легко идут на подлость, а часы вдохновения за письменным столом тщательно отделяют от всей прочей своей деятельности. Они себялюбивы, своекорыстны, плохие мужья, плохие отцы, неверные друзья, а в то же время, отдавая в набор очередной лист, благоговейными звуками провозглашают все самое святое».
[28] Сюжет пьесы «Тень» своеобразно преломился в фильме «Старая, старая сказка» (1968) режиссёра Надежды Кошеверовой (https://ok.ru/video/462637435543), которая позже в 1971 году экранизирует эту пьесу (https://ok.ru/video/284280752837). Через сплав сюжетов сказок Андерсена «Тень» и «Огниво» в фильме роль возвещателя вместо Аннунциаты берет на себя спасенный от ведьмы солдатом, главным героем фильма, волшебник в исполнении Георгия Вицина, а сам солдат с его помощью и своей любви излечивает принцессу от спесивого «я»-центризма-самоодержимости. Но как говорится в конце фильма заблаговременно, «сказка – это одно, а жизнь – это совсем другое».
[29] https://rvb.ru/saltykov-shchedrin/01text/vol_08/01text/0228.htm
[30] Перевод М. Л. Лозинского.